Идрис Шах - исследование притч о Ходже Насреддине. Часть 2

Продолжение главы из книги "The Sufis"

В этом рассказе Насреддин находит правильный ответ независимо от внешней логики событий и ситуаций. В другой истории Насреддин, играющий роль глупца (суфии называют это «путем упрека»), в яркой форме показывает, что из себя представляет обычное человеческое мышление:

Один человек предложил Насреддину угадать, что у него в руке.

– Назови мне хоть одну примету, – попросил мулла.

– Я назову несколько, – сказал шутник. – Форма и размеры этого предмета напоминают яйцо, у него вкус и запах яйца. Внутри он белый и желтый. В сыром виде внутри него находится жидкость, которая твердеет от нагревания. Более того, этот предмет снесла курица...

– Знаю! – перебил мулла. – Наверное, это какое-нибудь пирожное?

Я попытался провести подобный эксперимент в Лондоне. В трех табачных лавках подряд я просил продать мне «цилиндры из бумаги, наполненные частицами табака, длиной около 3 дюймов, упакованные в картон, на котором может быть что-нибудь напечатано».

Никто из людей, торгующих сигаретами целый день, не смог понять, чего же я хотел. Двое из них направили меня в другие места, один – к своему оптовику, а другой – в магазин, специализирующийся на экзотических импортных предметах для курильщиков.

Возможно, что слово «сигарета» является совершенно необходимым для описания бумажных цилиндров, наполненных табаком, но этот способ, зависящий от ассоциаций, нельзя использовать точно так же, если речь идет о восприятиях. Ошибка заключается в попытках переноса одной из форм мышления, великолепно применимой в определенных случаях, в другой контекст и стремлении использовать ее в несоответствующих условиях.

Руми приводит рассказ, напоминающий насреддиновскую историю с яйцом, но выделяющий другой важный момент. Сын одного царя был отдан на воспитание мистическим учителям, которые через некоторое время сообщили, что уже ничему больше не могут научить его. Для того, чтобы проверить сына, отец предложил ему отгадать, что у него у руке. «Эта вещь круглая, металлическая и желтая – должно быть, это решето», – сказал мальчик. Суфизм настаивает на сбалансированном развитии внутреннего восприятия и обычного человеческого поведения.

Как мы уже видели, суфий отрицает предположение о том, что любой живой человек является восприимчивым. Человек может быть клинически жив и в то же время мертв с точки зрения способности к восприятию. Ни логика, ни философия не помогут ему обрести эту способность. Это иллюстрирует один из аспектов приводимого ниже рассказа:

Мулла рассуждал вслух:

– Как я смогу узнать, жив я или уже умер?

– Не будь таким глупцом, – сказала его жена, – когда ты умрешь, у тебя похолодеют конечности.

Вскоре после этого Насреддин рубил дрова в лесу. Была зима и он вдруг почувствовал, что у него похолодели руки и ноги.

– Я, конечно, умер, – подумал он, – и мне надо бросать работу, потому что мертвецы не работают.

Насреддин не только бросил работу, но и улегся на землю, потому что мертвецы не ходят.

Вскоре появилась стая волков и начала нападать на осла Насреддина, привязанного к дереву.

– Продолжайте, пользуйтесь тем, что я умер, – сказал мулла, не вставая с места, – но если бы я был жив, я бы не допустил таких вольностей со своим ослом.

Подготовку ума суфия нельзя считать завершенной, пока человек не поймет, что он должен что-то сделать для себя самостоятельно, и не прекратит думать, что другие смогут сделать это за него. Насреддин как бы рассматривает обычного человека через свое увеличительное стекло:

Однажды Насреддин заглянул в лавку человека, торговавшего всякой всячиной.

– У тебя есть кожа?

– Да!

–А гвозди?

– Да!

– А краска?

–Тоже есть.

– Так почему же ты не пошьешь себе пару башмаков?

В этом рассказе подчеркивается особенно важная в суфизме роль мистического учителя, создающего все условия для того, чтобы будущий искатель начал что-нибудь делать для себя. Под этим «что-нибудь» подразумевается «работа над собой» под чьим-нибудь руководством, являющаяся важнейшей отличительной чертой суфийской системы.

Суфийский поиск невозможно успешно завершить в неподходящей компании. Насреддин подчеркивает это в рассказе о несвоевременном приглашении:

Было уже поздно, но мулла все еще беседовал со своими друзьями в чайхане. Выйдя оттуда, все почувствовали голод. «Я приглашаю всех поужинать у меня», – сказал Насреддин, не подумав о последствиях.

Когда компания уже почти подошла к его дому, Насреддин подумал, что не мешало бы пойти вперед и предупредить жену. «Постойте здесь, а я пойду и предупрежу ее», – сказал он друзьям.

Когда Насреддин обо всем рассказал жене, она воскликнула:

– В доме ничего нет! Как ты посмел пригласить этих людей!

Мулла поднялся наверх и спрятался. Через некоторое время голод заставил людей подойти к дому и начать стучать.

Жена Насреддина ответила: «Муллы нет дома!»

Гости закричали: «Но мы же видели, как он входил в эту дверь!»

Жена муллы ничего не могла сказать в ответ.

Охваченный беспокойством Насреддин, наблюдавший за спором из окна верхнего этажа, высунулся наружу и сказал: «А разве я не мог выйти из дома с черного хода?»

Некоторые насреддиновские истории подчеркивают ложность распространенного убеждения людей в том, что человек обладает стабильным сознанием. Под влиянием внешних и внутренних раздражителей поведение почти любого человека будет изменяться в зависимости от его настроения или состояния здоровья. Конечно, в социальной жизни этот факт признается, но формальная философия или метафизика принимают его не полностью. В лучшем случае от человека ожидают, что он сможет подготовить себя к благочестию или концентрации, с помощью которых ему, возможно, удастся достичь озарения или завершенности. Суфизм же требует полной трансмутации сознания, и начало этому должно положить признание того факта, что неразвитый человек мало чем отличается от сырья. Такой человек не обладает ни постоянной природой, ни единством сознания. Внутри него есть «сущность», которая не соединена ни с ним самим в целом, ни даже с его личностью. В конце концов, никто не может автоматически знать, кем же он в действительности является, несмотря на ложное убеждение в обратном.

Как-то раз мулла зашел в лавку. Хозяин подошел, чтобы обслужить его.

– Прежде всего главное, – сказал Насреддин. – Видел ли ты, как я зашел в твою лавку?

– Конечно.

– А видел ли ты меня когда-нибудь раньше?

– Никогда в жизни.

– Так откуда же ты знаешь, что это я?

Хотя этот рассказ может восприниматься как простая шутка, люди, считающие, что в нем хотели показать тупого человека и ничего более глубокого он не содержит, едва ли смогут извлечь пользу из его живительной силы. Из насреддиновской истории можно извлечь лишь немногим более того, что ты вкладываешь в нее, и если она кажется человеку всего лишь шуткой, значит, ему необходимо продолжать работу над собой.

Такой человек осмеян Насреддином в рассказе о луне:

«Что делают со старой луной?» – спросил муллу один тупой человек.

Ответ был под стать вопросу: «Каждую старую луну разрезают на сорок новых звезд».

Многие насреддиновские истории подчеркивают тот факт, что люди, стремящиеся к мистическим достижениям, думают, что они обязательно будут соответствовать их представлениям об этих вещах, и тем самым заранее полностью отделяют себя от них. Никто не может рассчитывать на достижение понимания, если будет считать, что он уже знает, что это такое, и думать, что сможет достичь его, придерживаясь строго определенного пути, который он может понять с самого начала. Об этом говорится в истории о женщине и сахаре:

Когда Насрелдин был судьей, к нему пришла женщина, приведя с собой сына. Она сказала: «Этот мальчик ест слишком много сахара и я не могу отучить его от этой привычки. Я прошу вас официально запретить ему делать это, так как меня он не слушает».

Насреддин приказал ей прийти через неделю, а когда она вернулась, он отложил решение дела еще на одну неделю.

После этого он сказал юноше: «Отныне я запрещаю тебе есть более, чем столько-то кусков сахара в день».

Впоследствии женщина спросила его, почему ему понадобилось столько времени для того, чтобы отдать такой простой приказ.

Насреддин сказал: «Мадам, прежде, чем отдавать приказ другим, я должен был проверить, смогу ли я сам сократить потребление сахара».

Просьба женщины свидетельствовала о полной механичности мышления и основывалась просто на некоторых предположениях. Во-первых, она посчитала, что положение дел можно исправить с помощью одних предписаний; во-вторых, она решила, что человек действительно может есть так мало сахара, как ей этого хотелось; в-третьих, она подумала, что один человек может объяснить другому все что угодно, даже если сам он не имеет к этому никакого отношения.

Этот рассказ является не просто парафразом высказывания: «Делай то, что я говорю, а не то, что я делаю». Он крайне далек от этических наставлений и отражает собой неизбежную необходимость.

Суфизму может обучать только суфий, а не теоретик или интеллектуальный толкователь.

Так как суфизм созвучен с истинной реальностью, его нельзя подогнать к тому, что мы считаем реальностью, но что в действительности является более примитивным и недолговечным эмпирическим определением. К примеру, мы привыкли подходить к событиям односторонне. Не имея для этого никаких оснований, мы считаем, что события происходят как бы в пустоте, в то время как в действительности все события связаны друг с другом. Мы сможем по достоинству оценить мистический опыт только тогда, когда мы будем готовы к осознанию нашей взаимосвязи со всем организмом жизни. Если рассмотреть собственные или чужие поступки, можно увидеть, что они всегда обусловлены одной из многих возможных причин; а также то, что они никогда не являются изолированными – многие из них имеют совершенно неожиданные последствия, о которых мы даже не могли бы и подумать.

Другая насреддиновская «шутка» описывает бесконечный круговорот реальности и обычно невидимые, но существующие взаимодействия:

Как-то раз Насреддин шел по безлюдной дороге. Наступила ночь, когда он заметил группу приближающихся к нему всадников. У Насреддина разыгралось воображение и он испугался, что они могут ограбить его или забрать в солдаты. Страх был настолько сильным, что он перемахнул через стену и свалился прямо в могилу. Путники, неосведомленные о причине этих поступков, заинтересовались и разыскали Насреддина.

Когда они увидели его лежащим без движения, один из них спросил: «Почему ты здесь и можем ли мы помочь тебе?»

Насреддин, понявший свою ошибку, сказал: «Все это более сложно, чем вы думаете; видите ли, я здесь из-за вас, а вы здесь из-за меня».

Правильно воспринимать жизнь таким образом может только мистик, который «возвращается» в привычный нам мир, осознав взаимозависимость внешне различных или несвязанных вещей, который действительно может воспринимать жизнь таким образом. Суфии считают, что любой метафизический метод, не учитывающий этот фактор, является искусственным (поверхностным) и не может быть продуктом того, что они называют мистическим опытом. Само существование таких методов является препятствием для достижения тех целей, которые они ставят перед собой.

Это не означает, что результат суфийского опыта отделяет суфия от реальности обычной жизни. Он достиг высших измерений бытия, которые действуют параллельно более низкому уровню сознания обычного человека. Мулла четко определяет это в следующем разговоре:

– Я могу видеть в темноте.

– Прекрасно, мулла, но если это так, почему же по ночам ты всегда ходишь со свечой?

– Чтобы другие не могли столкнуться со мной.

Светом, который несет суфий, можно назвать его приспособляемость к условиям окружающей действительности после возвращения и приобретения способности к более емкому восприятию.

Благодаря своему преображению суфий представляет собой значительную часть всего живого. Это означает, что он, в отличие от теолога или философа, уже не может односторонне подходить к тому, что происходит с ним или с другими людьми. Кто-то спросил Насреддина, что такое судьба. Он ответил: «То, что ты называешь «судьбой», в действительности является предположением. Ты просто предполагаешь, что должно произойти что-то плохое или хорошее, а то, что случается в действительности, называешь «судьбой». Суфия не стоит спрашивать, является ли он фаталистом, так как он не принимает недоказанную концепцию судьбы, которая подразумевается в данном вопросе.

Точно так же, поскольку суфий может предугадать весь комплекс возможных последствий события, его отношение к тому или иному отдельному событию является всесторонним, а не изолированным. Он не может делать обобщений, основываясь на искусственно подобранных фактах. Мулла сказал: «Король сообщил мне, что никто еще не мог объездить эту лошадь, но я все-таки забрался на нее. И что же? У меня тоже ничего не вышло». Этот разговор показывает, что если внешне последовательное событие разложить на его составные части, оно изменится.

Так называемая проблема общения, которой уделяется так много внимания, основана на неприемлемых для суфиев предположениях. Обычный человек говорит: «Как я могу разговаривать с другим человеком о чем-либо, кроме обычных вещей?» Суфии же считают, что «невозможно помешать общению, вызванному необходимостью. Это не значит, что для этого нужно искать какие-то особые способы».

В одном из рассказов Насреддин и йог выступают в роли обычных людей, которым фактически нечего сказать друг другу.

Однажды Насреддин увидел странного вида здание, перед дверьми которого сидел погруженный в созерцание йог. Мулла решил, что он может научиться чему-нибудь у этой впечатляющей личности, и начал разговор, спросив у этого человека, кто он такой.

– Я йог, – сказал человек, – и провожу время, пытаясь достичь гармонии со всем живым.

– Это интересно, – сказал Насреддин, – потому что однажды рыба спасла меня от смерти.

Йог попросил его остаться с ним, говоря, что за время, которое он потратил на то, чтобы добиться гармонии с животным миром, он никогда еще не был близок к такому общению, которого достиг Насреддин.

После нескольких дней совместного созерцания йог попросил муллу рассказать его больше о чудесном опыте с рыбой, ибо «теперь мы знаем друг друга лучше».

– Теперь, когда я лучше знаю тебя, я сомневаюсь, получишь ли ты пользу от того, что я скажу, – ответил Насреддин.

Йог настаивал.

– Ну, хорошо, – сказал Насреддин, – рыба действительно спасла мне жизнь. Мне как-то пришлось голодать, а она поддерживала меня в течение трех дней.

Ни один суфий не осмелится затрагивать определенные области ума, в которые вторгается так называемый экспериментальный мистицизм. Суфизм является результатом эксперимента, длящегося с незапамятных времен, и занимается такими явлениями, которые не могут быть восприняты эмпирически.

Насреддин пригоршнями разбрасывал хлеб вокруг своего дома. Кто-то спросил его: «Что ты делаешь?»

– Отгоняю тигров.

– Но вокруг нет никаких тигров!

– Вот именно. Эффективно, не правда ли?

Одна из нескольких насреддиновских историй, которую можно найти у Сервантеса («Дон Кихот», глава 14), предупреждает об опасности жесткого интеллектуализма:

– Нет ничего такого, на что нельзя было бы ответить с помощью моего учения, – сказал монах, только что вошедший в чайхану, где сидел Насреддин со своими друзьями.

– И тем не менее совсем недавно один ученый задал мне вопрос, на который невозможно было ответить, – откликнулся Насреддин.

– Жаль, что меня там не было! Задай мне этот вопрос, я отвечу на него.

– Пожалуйста. Он спросил: «Какого черта ты пытаешься пролезть ко мне в дом на ночь глядя?»

Суфийское восприятие красоты связано с силой проникновения, выходящей далеко за пределы возможностей обычных форм искусства.

Как-то раз один из учеников решил показать Насреддину прекрасный озерный пейзаж, которого тот никогда не видел.

– Какая красота! – воскликнул Насреддин. – Но если бы только, если бы только...

– Что «если бы только», мулла?

– Если бы только они не напустили сюда воды!

Для того, чтобы достичь мистической цели, суфий должен понять, что ум работает вовсе не так, как мы об этом думаем. Более того, не зная об этом, два человека могут попросту поставить друг друга в тупик:

Однажды мулла попросил жену приготовить много халвы и дал ей все необходимое для этого, а потом съел почти всю халву.

Посреди ночи мулла разбудил жену.

– Мне пришла в голову важная мысль.

– Какая?

– Принеси мне остаток халвы и я скажу ее тебе.

Жена принесла халву и повторила свой вопрос, но Насреддин первым делом расправился с халвой, а потом сказал: «Мне пришло в голову, что никогда не надо идти спать прежде, чем не съешь всю халву, которая была приготовлена за день».

Насреддин помогает суфийскому Искателю понять, что формальные идеи о времени и пространстве могут быть неприменимы к более широкой области истинной реальности. Суфиями не могут быть те, кто верит, что они получают награду за свои прошлые поступки или что их могут наградить за их будущие дела. Суфийская концепция времени – это взаимодействие, неразрывная связь.

Классический анекдот о турецких банях отражает эту мысль способом, частично помогающим уловить данную идею:

Насреддин решил искупаться в турецких банях. Так как он был одет в лохмотья, банщики дали ему старый таз и огрызок мыла. Уходя, Насреддин вручил изумленным банщикам золотую монету. На следующий день великолепно одетый Насреддин снова появился в бане, где ему, разумеется, оказали самый лучший прием.

После купания он дал банщикам самую мелкую монету и сказал: «Это за прошлый раз, а золото за сегодня вы получили вчера».

Влияние обусловленного мышления и незрелость ума заставляют людей пытаться приблизиться к мистицизму, не отказываясь от своих собственных представлений о нем. Прежде всего ученику объясняют, что он может иметь всего лишь приблизительное представление о том, что ему требуется, и он может осознать, что достичь этого ему удастся, работая и учась под руководством мастера. Никаких других требований он предъявлять не может. Чтобы подтвердить эту истину, используется следующий насреддиновский рассказ:

Однажды женщина привела своего маленького сына в школу к Насреддину и сказала: «Припугните его немножко, потому что мне он уже не подчиняется».

Насреддин вытаращил глаза, начал пыхтеть, подпрыгивать и стучать кулаками по столу, пока перепуганная женщина не упала в обморок. После этого он выскочил из комнаты.

Когда он вернулся, пришедшая в себя женщина сказала ему:

– Я просила Вас напугать мальчика, а не меня!

– Мадам, у страха нет любимчиков, – ответил мулла. – Как видите, я и сам испугался. Когда угрожает опасность, она угрожает всем одинаково!

Подобным же образом суфийский учитель не может преподнести только малую порцию суфизма. Суфизм есть единое целое, он помогает достичь полноты, а не фрагментарности сознания, которое непросвещенный человек может использовать и самостоятельно, именуя ее при этом «концентрацией».

Насреддин насмехается над дилетантами, надеющимися узнать или украсть какие-либо великие тайны жизни, не заплатив за это:

Казалось, что корабль сейчас начнет тонуть, и пассажиры, стоя на коленях, молились и раскаивались, обещая выполнить все, что угодно, если только они будут спасены. Только один Насреддин сидел неподвижно.

Неожиданно, в разгар паники он подпрыгнул и закричал: «Спокойно, друзья! Не надо изменяться и быть расточительными – мне кажется, я вижу землю».

Насреддин выделяет основную идею о том, что благодаря видоизменению уже знакомых идей мистический опыт и озарение приходят через понимание ограниченности обычного мышления, пригодного только для повседневной жизни. Делая это, он превосходит все остальные доступные формы учения.

Однажды Насреддин вошел в чайхану и объявил: Луна приносит больше пользы, чем солнце».

Его спросили, почему он так думает.

Насреддин сказал: «Потому что ночью мы больше нуждаемся в свете».

Добиться контроля над своими страстями еще не значит победить «командующее Я», с которым борется суфий. Такая победа рассматривается как укрощение той необузданной части сознания, которая считает, что она отовсюду (включая и мистицизм) может взять то, что ей нужно, и поставить себе на службу. Склонность к использованию материалов из случайных источников в целях личной выгоды можно понять, принимая во внимание несовершенства обычной жизни, но она совершенно неприемлема для мира реальной завершенности.

Однажды Насреддин шел домой, держа в одной руке кусок печенки, а в другой – рецепт пирога из печени. Вдруг сверху налетела какая-то птица и вырвала печень из рук Насреддина. Он крикнул ей вдогонку: «Глупая птица! Печень ты украла, но что ты будешь делать с ней без рецепта?»

Конечно, с точки зрения птицы, печень и в сыром виде вполне пригодна для нее. Она может насытиться, но приобретет только то, что – как ей кажется – она хочет иметь, а не то, что можно было бы сделать из этой печени.

Так как другие люди не всегда понимают суфиев, они будут пытаться приспосабливать их к своим представлениям. В другой истории с птицей (которую можно найти в шедевре Руми «Маснави») мулла находит на своем подоконнике королевского сокола. Прежде он никогда не видел такого необычного «голубя». Обрезав ему клюв и укоротив когти, мулла отпустил сокола, сказав ему на прощание: «Ну вот, теперь ты больше похож на птицу, а то раньше о тебе, как видно, плохо заботились».

Искусственное разделение жизни, мышления и действия, являющееся характерным признаком обычной деятельности людей, совершенно не свойственно суфиям. Насреддин считает усвоение этой идеи предварительным условием понимания целостности жизни. «Сахар, растворенный в молоке, делает сладким все молоко».

Насреддин с другом шел по пыльной дороге, как вдруг им захотелось пить. Они зашли в чайхану, но там выяснилось, что денег у них хватит только на стакан молока. Друг Насреддина сказал:

– Пей свою половину первым; у меня есть немного сахара и я хочу добавить его к своему молоку.

– Брат, добавь сахар сейчас и мы оба попробуем сладкого молока, – сказал мулла.

– Нет, сахара не хватит, чтобы сделать сладким все молоко.

Насреддин отправился на кухню и вернулся обратно, держа в руках солонку: «Послушай, друг, я выпью свою половину с солью и ее-то уж хватит на весь стакан».