Идрис Шах - Завершение исследования притч о Ходже Насреддине

Очень интересно наблюдать за воздействием насреддиновских историй на самых разных людей. Люди, предпочитающие более примитивные эмоции, воспринимают только их поверхностное значение, настаивая на том, что это не более чем шутки. К таким людям относятся составители или читатели брошюр, начиненных поверхностными остротами, проявляющие явную неловкость, когда им рассказывают метафизические или «нелогичные» истории.

Насреддин сам отвечает таким людям в одной из своих самых коротких шуток:

– Правда ли, что в твоих шутках много скрытого смысла, Насреддин?

– Нет.

– Почему же?

– Потому что я никогда в жизни не говорил правду и уже не смогу научиться делать это.

Обычный человек, гордясь своим глубокомыслием, может заявить, что в действительности юмор серьезен и что каждая шутка обладает философским смыслом. Но Насреддин не имеет никакого отношения к этой философии. Можно предположить, что циничные юмористы, наподобие греческих философов, могли подчеркивать нелепость наших поступков и мышления. Насреддин выступает в совершенно иной роли, потому что общее воздействие его историй намного глубже. Поскольку его истории неразрывно связаны друг с другом и с той формой реальности, которой обучают суфии, весь этот цикл представляет собой часть сознательного развития. Фрагментарное сознание поверхностного юмориста или отдельные вспышки сатирических настроений формального мыслителя не могут находиться в правильной связи с этим развитием.

В процессе чтения и усвоения насреддиновских историй что-то происходит. Имеется в виду осознание события и целостности, являющееся основным моментом в суфизме.

В ответ на вопрос: «В каких методах нуждается суфий?» Ходжа Анис сказал: «Нет суфия без целостности, нет суфия без бытия и становления, нет суфия без взаимосвязи».

Слова могут передать лишь часть этой истины. Более эффективным, но в то же время несовершенным методом является взаимодействие слов и реакции слушателя.

Но суфийский опыт приходит тогда, когда слова уже не могут оказать никакого воздействия – когда начинается «совместная работа» с мастером. Насреддин показывает это в своей знаменитой «китайской» истории:

Насреддин прибыл в Китай и собрал вокруг себя учеников, которых начал готовить к просветлению. Те из них, кто достигал озарения, немедленно прекращали посещать его лекции.

Группа его неразвитых последователей, горевших желанием добиться большего понимания, отправилась из Персии в Китай, чтобы продолжить свое обучение у Насреддина.

Прочтя им первую лекцию, Насреддин принял их.

Один из учеников спросил: «Мулла, почему твоя лекция посвящены тайным словам, которые мы (в отличие от китайцев) можем понимать? Это «намидонам» и «хичмалюмнист»! По-персидски они попросту означают «я не знаю» и «никто не знает».

– Так что же прикажете мне делать – совсем перестать работать головой? – осведомился Насреддин.

Для описания таинств, являющихся переживаниями, которые невозможно выразить словами, суфии используют технические термины. До тех пор, пока Искатель не готов к «ухватить» такие переживания, его удерживают от ошибочных попыток исследовать их интеллектуально с помощью именно этих терминов. Являясь по своей сути результатом сознательной специализации, суфизм установил, что не существует кратчайшего пути к просветлению. Это не означает, что путь к просветлению обязательно будет долгим по времени. Это значит, что суфий должен делать остановки на Пути.

В шутке, передающей эту идею, Насреддин выступает в роли человека, ищущего короткого пути:

Одним прекрасным утром мулла шел домой. Вдруг ему пришло в голову, что можно сократить путь, свернув с пыльной дороги и пройдя остаток пути по красивейшему лесу.

– Отличный день, день удачных дел! – воскликнул мулла, сворачивая в чащу.

Не успел он оглянуться, как оказался на дне замаскированной волчьей ямы.

– Хорошо, что я пошел коротким путем, – подумал мулла, лежа на земле. – Если уж посреди такой красоты могла случиться эта неприятность, то на пыльной и ужасно скучной дороге могло произойти вообще все, что угодно.

Примерно в такой же ситуации один человек однажды увидел, как Насреддин обыскивает пустое гнездо:

– Что ты делаешь, мулла?

– Ищу яйца.

– В прошлогоднем гнезде не может быть яиц.

– Не надо быть таким самоуверенным, – сказал Насреддин, – вот если бы ты был птицей и захотел сберечь свои яйца, разве стал бы ты строить новое гнездо, когда на тебя все смотрят?

Эту историю также можно найти в «Дон Кихоте». Тот факт, что ее можно понимать по меньшей мере двояко, мог бы отпугнуть формалистически мыслящего человека, но дервишу она помогает понять двойственный характер бытия, которого не замечает обусловленное человеческое мышление. Поэтому то, что для интеллектуалов является бессмыслицей, для способных к интуитивному восприятию становится солью этой шутки.

Иногда суфии обращаются друг с другом посредством знаков, и для людей, привыкших к обычным меркам, их методы общения могут быть не только неизвестны, но и невразумительны. Конечно, это не мешает таким людям пытаться каким-то образом истолковать эту кажущуюся бессмыслицу. В конечном итоге люди приходят к неправильному пониманию, хотя оно, может быть, и удовлетворяет их.

На улице Насреддина остановил другой мистик и указал рукой на небо. Он хотел сказать: «Существует только одна истина, покрывающая все».

В тот раз Насреддина сопровождал один ученый, занимавшийся поисками логического обоснования суфизма. Он сказал себе: «Должно быть, этот человек душевнобольной. Наверное, Насреддин примет против него какие-нибудь меры предосторожности».

Насреддин, сохранявший абсолютное спокойствие, порылся в своем мешке и вытащил оттуда кусок веревки. Ученый подумал: «Отлично, если сумасшедший начнет буйствовать, мы можем схватить и связать его».

В действительности же действия Насреддина подразумевали собой следующее: «Обычно люди пытаются забраться на «небо», используя для этого такие неподходящие средства, как эта веревка».

«Сумасшедший» рассмеялся и пошел своей дорогой. «Хорошо сделал, – сказал ученый, – мы спасены от него».

От этой истории берет свое начало персидская поговорка: «Вопрос о небе – ответ о веревке», которую часто используют несуфийские религиозные деятели или интеллектуалы, чаше всего вкладывая в нее совсем иной смысл.

Все признают, что знание не приходит без усилий, но смехотворные методы, использующиеся для того, чтобы распланировать усилия, и нелепость самих этих усилий в действительности только мешают приобрести знания тем людям, которые пытаются переносить методы изучения из одной области в другую.

Йогурт делают, добавляя небольшое количество старого йогурта в большое количество молока. Через некоторое время действие микроорганизмов, содержащихся в старом йогурте, превратит все молоко в новый йогурт.

Однажды друзья увидели Насреддина стоящим на коленях около пруда. Он добавлял в воду небольшое количество старого йогурта. Один из них спросил: «Что ты хочешь сделать, Насреддин?»

– Я хочу сделать йогурт.

– Но ты не сможешь сделать йогурт таким способом!

– Я знаю. А вдруг все-таки получится!

Почти каждый посмеется над глупостью невежественного муллы. Некоторые считают, что развлекательная ценность многих форм юмора обусловлена знанием того, что самый глупый человек – тот, над которым смеются. Миллионы людей, которым не придет в голову делать йогурт из воды, попытались бы проникнуть в тайны эзотерического мышления с помощью таких же тщетных методов.

Один из рассказов, приписываемых мулле Насреддину, проводит четкую грань между мистическими поисками как таковыми и формами деятельности, основанными на менее важных этических или догматических принципах:

Китайский мудрец сказал Насреддину: «Каждый человек должен вести себя так, как он желает этого от других. Сердце твое должно желать другим того же, чего оно желает себе».

Это не парафраз христианского Золотого правила, хотя смысл этих слов аналогичен смыслу правила. На самом деле это цитата из Конфуция (родился в 551 году до н. э.).

Мулла ответил: «Это замечание удивит тех, кто даст себе труд подумать, что то, что человек желает себе, в конечном итоге оказывается столь же нежелательным, как и то, чего он пожелал бы своему врагу, не говоря уже о друге. То, чего он должен желать другим, не совпадает с его пожеланиями для себя. Есть вещи, предназначенные для него, и есть веши, предназначенные для всех остальных. Люди узнают это только с познанием внутренней истины».

Другая версия ответа Насреддина выглядит более кратко: «Одна птица ела ядовитые ягоды, не причинявшие ей никакого вреда. Однажды она собрала немного этих ягод и превратила свой завтрак в жертвоприношение, накормив свою подружку лошадь».

Другой суфийский мастер Амини из Самарканда, подобно Руми до него, кратко комментирует этот вопрос: «Некий человек пожелал, чтобы другой убил его. Естественно, что он пожелал этого всем, так как он был «хорошим» человеком. «Хорошим», конечно, является тот, кто желает другим того же, чего желает себе. Единственной неувязкой здесь будет то, что его пожелания самому себе не соответствуют его истинным потребностям».

Суфизм настоятельно требует уделять первоочередное внимание реальности, а не оторванным от действительности соображениям этического порядка. Подобным этическим нормам обычно приписывают некую универсальность, хотя даже беглое рассмотрение может показать, что они ею не обладают.

Из этого следует, что к насреддиновским историям нельзя относиться как к философской системе, предназначенной для того, чтобы заставить людей склониться к определенным убеждениям и следовать ее заповедям. Проповедовать суфизм невозможно вследствие самой его структуры. Суфизм не стремится к дискредитации других систем, чтобы предлагать вместо них иные, более истинные. Поскольку суфийское учение только частично может быть выражено словами, оно никогда не будет бороться против философских систем, используя их собственные термины. Пытаться сделать это означало бы пытаться сделать суфизм чем-либо искусственным, что совершенно немыслимо. С точки зрения самой метафизики к ней невозможно подойти таким путем, поэтому суфизм использует составное воздействие – «рассеянное разбрасывание». Насреддин может подготовить или частично просветить будущего суфия, но для того чтобы «созреть», человек должен заниматься практической работой и получать пользу от физического присутствия мастера и других суфиев. Все остальное можно кратко определить как попытки «целоваться через посредника». Конечно, это тоже поцелуй, но это не то, что нужно.

Если суфизм считается методом, с помощью которого могут найти свое истинное выражение предписания религиозных учителей, то как же будущий суфий может найти источник обучения, то есть учителя, которого он обязательно должен иметь?

Настоящий учитель не может помешать появлению и развитию школ, называющих себя мистическими, которые набирают учеников и навсегда остаются фальшивыми копиями настоящего учения. Если объективно смотреть на реальность, следует признать, что новичок едва ли сможет отличить истинную школу от ложной. Суфийская поговорка гласит, что «фальшивые монеты существуют только потому, что существует настоящее золото». Но как же отличит настоящее от фальшивого тот, кто совершенно не подготовлен к этому?

Все же начинающего нельзя назвать совершенно нечувствительным, так как частично он сохраняет внутреннюю способность реагировать на настоящее «золото». Учитель, распознающий эту врожденную способность, сможет использовать ее как аппарат для восприятия его сигналов. Правда, на ранних стадиях учитель должен будет систематизировать свои сигналы таким образом, чтобы их мог уловить малоэффективный и деформированный аппарат воспринимающего. Комбинация двух этих элементов обеспечивает основу для рабочего порядка.

На этой стадии учитель пока что выжидает. Некоторые насреддиновские истории, обладающие не только развлекательной ценностью, подчеркивают наличие кажущейся дисгармонии отношений ученика и учителя, охватывающей подготовительный период:

Однажды к Насреддину пришли несколько будущих учеников и попросили его прочитать им лекцию. «Хорошо, – сказал он, – следуйте за мной в лекционный зал».

Повинуясь приказу, все выстроились в цепочку и пошли за Насреддином, сидевшим задом наперед на своем осле. Сначала молодые люди были несколько смущены этим обстоятельством, но потом вспомнили, что они не должны подвергать сомнению даже самые невероятные поступки учителя. Однако в конце концов они уже не могли сносить насмешек обычных прохожих.

Почувствовав их неловкость, мулла остановился и посмотрел на них. Самый смелый из них подошел к Насреддину:.

– Мулла, нам не совсем ясно, почему ты сидишь на осле задом наперед?

– Все очень просто, – сказал Насреддин. – Видите ли, если бы вы шли впереди меня, это было бы неуважением ко мне, а если бы я ехал к вам спиной, это было бы неуважением к вам. Так что это единственно возможный компромисс.

Люди, обладающие острым восприятием, заметят, что в этой и других историях кроется несколько измерений. Конечной целью попыток осознания этих историй на нескольких уровнях сразу является пробуждение природной способности к пониманию посредством более всеобъемлющих, более объективных методов, чем те, которыми отличается обычный, кропотливый, но неэффективный метод мышления. К примеру, в такой истории суфий одновременно видит определенные идеи и связь с иными сферами бытия, которые не только помогают ему на пути, но и снабжают достоверной информацией. Обычный мыслитель может в известной мере предугадать (с соответствующими изменениями) различные возможности, рассматривая каждую из них в отдельности. Например, сидя задом наперед, Насреддин может наблюдать за своими учениками. Он не обращает внимания на то, что могут подумать о нем другие люди, в то время как неразвитые ученики пока еще небезразличны к общественному (и неосведомленному) мнению. Хотя Насреддин сидит задом наперед, но все-таки он сидит в седле, а они – нет. Пренебрегая условностями и даже выставляя себя при этом в смешном виде, Насреддин подчеркивает, что он отличается от обычного человека. Насреддин уже прошел этот путь, и ему не надо смотреть вперед, чтобы видеть, куда он едет. Кроме того, в этом положении, противоречащем установленным нормам, он может сохранять свое равновесие, а также обучать делом и самим своим бытием, а не словами.

Подобные рассуждения, перенесенные в область метафизики и соответственным образом прочувствованные, обеспечивают общее и вместе с тем смешанное воздействие насреддиновских историй на развивающегося мистика.

Примеры хитрости Насреддина, применяемой для того, чтобы проскользнуть сквозь сети Старого Негодяя, можно найти в любой его истории. Его кажущаяся ненормальность является отличительной чертой суфия, действия которого могут быть необъяснимы для постороннего человека и выглядеть как проявления сумасшествия. Во всех своих историях Насреддин подчеркивает суфийский тезис о том, что за все надо платить, иначе ничего нельзя будет приобрести. Это означает, что приходится чем-нибудь жертвовать – заветными идеями, деньгами или привычными способами делать те или иные веши. Последний пункт особенно важен, потому что суфийский поиск невозможен, если сферы, которые будет охватывать это путешествие, уже заняты элементами, способными воспрепятствовать его продолжению.

В конечном итоге Насреддин всегда выбирается сухим из воды. Это свидетельствует о том, что хотя утрата чего-либо на ранней стадии суфийского пути кажется «платой», на самом деле Искатель не платит вообще ничего. То есть он не платит ничем, что обладает реальной ценностью.

Суфии по-особому относятся к деньгам, и это отношение полностью отличается от поверхностных, философских или теологических предположений о том, что деньги – это причина всех бед, или что вера в некотором смысле противопоставлена деньгам.

Однажды Насреддин попросил у одного богача денег.

– Зачем они тебе?

– Чтобы купить слона.

– Но если у тебя нет денег, ты не сможешь прокормить его.

– Я просил денег, а не советов!»

Эта история связана со слоном в темноте. Деньги нужны Насреддину для «работы». Насреддин понимает, что богач не сможет перестроиться, чтобы понять, как следует тратить деньги – для этого потребуется составить правдоподобную схему расходов. Чтобы подчеркнуть это, Насреддин использует суфийское слово «слон». Естественно, что богатый человек этого не понимает.

Насреддин беден, а бедняками (факирами) суфии называют людей, принадлежащих к их числу. Он достает деньги и распоряжается ими таким образом, который мыслителю-формалисту кажется совершенно непостижимым:

Как-то раз жена начала упрекать муллу за его бедность.

– Если ты религиозный человек, – говорила она, – ты должен попросить денег в молитве. Раз твое занятие – религия, ты, как и все, должен получать за это деньги.

– Хорошо, так я и сделаю, – сказал Насреддин.

Он вышел в сад и изо всех сил закричал: «О, Господь! Все эти годы я служил тебе безо всякого вознаграждения. Теперь моя жена говорит, что мне следует заплатить. Могу ли я получить сразу сто золотых за свою службу?»

В этот момент скряга, живший рядом с Насреддином, пересчитывал свои сокровища на крыше своего дома. Желая посмеяться над Насреддином, он кинул ему сверху кошелек, в котором было ровно сто золотых динаров.

– Спасибо, – сказал Насреддин и поспешил в дом.

Там он показал деньги чрезвычайно поразившейся жене.

– Прости меня, – сказала она, – я никогда по-настоящему не верила, что ты святой, но теперь я убедилась в этом.

В течение последующих дней сосед наблюдал, как в доме муллы появляются роскошные веши, и его начало одолевать беспокойство. Наконец он решил поговорить с самим Насреддином.

– Знай, друг, что я святой. Чего ты хочешь? – сказал мулла.

– Я хочу вернуть назад свои деньги, ведь это я кинул тебе кошелек, а не Бог.

– Ты мог быть исполнителем, но о золоте я просил Бога, а не тебя.

Скряга вышел из себя: «Сейчас мы пойдем к судье и там разберемся, что к чему».

Насреддин согласился. Когда они вышли на улицу, он сказал скупцу: «Я одет в лохмотья, и если судья увидит меня в таком виде, внешняя разница между нами может склонить его решение в твою пользу».

– Хорошо, – проворчал скупец, – надевай мой халат, а я надену твой.

Через несколько шагов Насреддин сказал: «Ты едешь верхом, а я иду. Если мы так и придем в суд, судья подумает, что дело надо решить в твою пользу».

– Я и так знаю, кто выиграет дело, независимо от внешнего вида. Садись на моего коня!

Насреддин сел в седло, а сосед пошел сзади.

Когда подошла их очередь, скряга объяснил судье, что произошло.

– А что ты можешь сказать об этом? – спросил судья.

– Ваша честь, этот человек скуп, а кроме того, он постоянно страдает от галлюцинаций. Он вообразил, что именно он дал мне деньги. В действительности же они были посланы свыше, а ему просто померещилось, что это он их дал.

– А как ты можешь доказать это?

– Нет ничего проще. Его сумасшествие проявляется в том, что он считает, будто все принадлежит ему, когда на самом деле это совсем не так. Вот, например, спросите его, кому принадлежит этот халат... – Насреддин замолчал, указывая на свой халат.

– Это мой халат! – закричал скряга.

– А теперь спросите его, на чьем коне я приехал сюда в суд... – продолжал Насреддин.

– Ты приехал на моем коне! – завопил истец.

– Вопрос исчерпан, – сказал судья.

Суфии считают, что деньги играют активную роль во взаимоотношениях людей друг с другом и с их окружением. Поскольку обычное восприятие реальности является недальновидным, неудивительно, что люди используют деньги столь же недальновидно. Некоторые положения этого тезиса проясняет насреддиновская шутка о лягушках.

Прохожий увидел, что Насреддин кидает деньги в пруд, и спросил его, зачем он это делает.

Насреддин сказал: «Я ехал верхом на осле. Он поскользнулся и покатился в сторону этого пруда, теряя равновесие и почти падая. Казалось, что нас уже ничто не может спасти от падения. Вдруг лягушки в пруду начали квакать. Это испугало осла, он встал на дыбы и таким образом смог спастись.

Так неужели лягушки ничего не должны получить за то, что спасли нам жизнь?»

В то время как на первый взгляд эта шутка выставляет Насреддина глупцом, ее более глубокое значение напрямую отражает отношение суфия к деньгам. Лягушки олицетворяют собой людей, которые не могут использовать деньги. Насреддин вознаграждает их, следуя общему правилу, гласящему, что хороший поступок достоин вознаграждения. То, что лягушки, по-видимому, заквакали случайно, требует отдельного рассмотрения. По крайней мере, в некотором смысле они заслуживают меньше упреков, чем их заслужили бы обычные люди. Возможно, они и не думали о том, что могут использовать деньги правильным или иным образом. Эта шутка также используется, чтобы показать, как «мечут бисер перед свиньями» – в ответ на вопросы тех, кто спрашивает суфиев, почему они не делают свои знания и мудрость доступными всем и каждому, а в особенности тем людям, которые (подобно лягушкам) проявляли к ним свою доброту и то, что они считали пониманием.

Для того, чтобы охватить более широкие аспекты суфийского мышления и продвинуться на пути, ведущем за пределы паутины, которой опутал человечество Старый Негодяй, необходимо посетить те измерения, о которых говорит Насреддин. Если Насреддин похож на китайскую шкатулку, где каждая коробочка содержит коробочку меньших размеров, он, по крайней мере, предлагает множество простых способов для овладения новым методом мышления. Ознакомиться с опытом Насреддина значит суметь многое понять в более непонятных суфийских текстах и суфийской деятельности вообще.

Способность извлекать пользу из насреддиновских историй возрастает по мере обострения способности к восприятию. Эти истории подготавливают начинающих для того, что суфии называют «ударом» – рассчитанным воздействием, действующим особым образом и готовящим ум к суфийской практике.

Принимая во внимание его питательную ценность, насреддиновский удар можно назвать кокосовым орехом. Это название происходит от следующей суфийской притчи: «Обезьяна, сидевшая на вершине дерева, бросила кокосовым орехом в голодного суфия и попала ему в ногу. Суфий поднял его, выпил молоко, съел мякоть, а из скорлупы сделал себе чашку».

В некотором смысле они выполняют функцию настоящего удара, о чем говорится в одном из самых коротких насреддиновских рассказов:

Насреддин дал сыну кувшин, приказал ему принести воды из ручья и залепил ему затрещину. «И не вздумай разбить его!» – крикнул он.

– Как можно бить того, кто не сделал ничего плохого? – спросил видевший это человек.

– Ты, наверное, хочешь, – ответил Насреддин, – чтобы я ударил его после того, как он разобьет кувшин, когда и вода и кувшин пропадут? С помощью моего метода мальчик все запомнит, а сосуд и его содержимое останутся целыми.

Поскольку суфийская деятельность всеобъемлюща, учиться подобно мальчику должен не только Искатель. Как и кувшин с водой, работа подчиняется своим правилам, отличающимся от мирских методов искусства и науки.

Никто не сможет идти суфийским путем, если не будет обладать способностью к этому. Если неспособный все же попытается это сделать, то вероятность того, что он ошибется и не сможет в целости принести назад кувшин с водой, возрастает многократно.

Некоторые насреддиновские истории переделаны в афоризмы.

Вот примеры таких афоризмов:

«В действительности это не так».

«Я никогда не говорил правды».

«Я отвечаю не на все вопросы, а только на те, которые тайно задают друг другу всезнайки».

«Если ваш осел позволит кому-нибудь украсть вашу одежду, украдите его седло».

«Образец есть образец, но никто не купит мой дом, если я покажу кирпич от него».

«Люди требуют, чтобы я дал им попробовать свой уксус, но если бы я всем давал пробовать его, он не стал бы сорокалетним, не правда ли?»

«Для того, чтобы сберечь деньги, я заставлял своего осла ходить голодным. К несчастью, этот опыт был прерван из-за смерти осла. Это случилось как раз перед тем, как он совсем уже отвык от еды».

«Люди продают говорящих попугаев за большие деньги и никогда не задумываются о том, какую ценность представлял бы думающий попугай».